Что сказал Хрущев о нашем бывшем редакторе Борисе Трейвасе

Опубликовано: 02.01.2024

Что сказал Хрущев о нашем бывшем редакторе Борисе Трейвасе. «Я им был очень доволен»

Сестра Бориса в годы перестройки рассказала в «Московском комсомольце», что героем одной из пьес выступал Иван Сусанин, которому поляки, когда он завел их в трясину, кричали: «Проклятый москаль, мы шуток не любим».

— Не знаю, как брат этому научился, и не могла понять, — недоумевала сестра, — как ему все удается. Родился он общительным, открытым, удивительно добрым, душа нараспашку… Дети тянулись к нему. Он хорошо все делал, постоянно что-то писал и читал. Мы получали «Ниву» и приложения к ней — книги русских писателей.

Талант вожака проявился после революции. В Петрограде он, Беньямин, став Борисом, мог жить и работать, не опасаясь полиции. Его приняли в числе первых в комсомол. Он заведовал издательством, выпускавшим книги на еврейском языке, в Наркомате по делам национальностей во главе со Сталиным. Запомнил вождь своего сослуживца не тогда, а пять лет спустя, в Москве.

За эти годы произошло много событий в жизни Бориса Трейваса. Он был на фронте в дни Гражданской войны. Его избирали в райком и горком Петроградского комитета комсомола. Вопреки отцу, писавшему сыну, что, кроме «резни и кровопролития», ничего не будет, уверовал в грядущий коммунизм. Работал и дружил, пел песни с Петром Смородиным и Александром Косаревым, будущими секретарями ЦК ВЛКСМ.

Из Петрограда перевели молодого члена партии в Москву. На фотографии 1921 года, опубликованной в «Московском комсомольце» 4 октября 1988 года, он сидит за столом многолюдного заседания МК комсомола. О нем можно сказать стихами, которые я учил в школе:

Нас водила молодость

В сабельный поход,

Нас бросала молодость

На кронштадтский лед.

На залитом кровью льду в марте 1921 года, когда восстали Кронштадт и матросы Балтики, Борис оказался с делегатами и гостями Х съезда партии, брошенными на штурм неприступной крепости. Вернулся в Москву с раной, но живым. Его избрали секретарем МК комсомола. Тогда комитет находился под одной крышей с МК партии, на третьем этаже сохранившегося дома на углу Большой Дмитровки и Глинищевского переулка.

Бывший редактор нашей газеты, известный литературный критик Владимир Ермилов, помянутый в завещании Маяковским, с которым Владимир Владимирович «не доругался», вспоминал: «Маленькие комнатки. Холодно, сидеть нужно в пальто, писать в перчатках… Здесь раньше помещалась парикмахерская какого-то Жана или Поля. Зато теперь здесь — Московский комитет РКСМ со всеми отделами и подотделами. Здесь же на одном столе приютилась редакция органа МК — «Юношеской правды». Один стол, два стула да несколько пудов бумаги в чулане, раздобытых каким-то непонятным для самой редакции чудом».

Что сказал Хрущев о нашем бывшем редакторе Борисе Трейвасе

Добывал бумагу мальчишка Лев Гурвич, в преклонных годах рассказавший нашему корреспонденту:

— Две небольшие комнатки занимал отдел печати, одновременно являвшийся редакцией «Юношеской правды». Меня, юнца неполных шестнадцати лет, назначили в этот отдел. Я ведал распространением и распределением: до начала НЭПа газета не продавалась, а распределялась по ячейкам. Моему непосредственному начальнику и редактору «Юношеской правды», поэту Александру Жарову, едва стукнуло восемнадцать. Главной моей обязанностью было доставать бумагу. Хотя видок у меня был еще тот: старенькая рубашка, брюки с бахромой. В целях экономии подметок летом ходил босой, единственные сандалии носил в полотняном портфеле и надевал их только перед входом в Бумажный трест.

У нас опубликовал первые рассказы Михаил Шолохов, печатался Лазарь Лагин, будущий автор «Старика Хоттабыча». Выходили статьи историка Лопатина о Москве. В газете работал Николай Кочкуров — его все узнали как Артема Веселого, автора романа «Россия, кровью умытая»…

А вообще в нашей маленькой редакции каждый готов был и заметку написать, и клише отнести в типографию — сделать все, что было нужно в тот момент. Все были на «ты», никакого чинопочитания. Спорили яростно, но честно, по-дружески, без обид. Постоянной типографии тогда не имели, несколько номеров даже отпечатали (причем синей краской) в типографии Таганской тюрьмы.

Секретарь МК комсомола, который в конце 1922 года входил в редколлегию газеты, писал в «Юношеской правде» обо всем, чем жила страна. Одна из его статей называлась «Идет, грядет новый человек». Борис ликовал, когда комсомолец, получивший бесплатно куртку и брюки, со словами: «Мне брюки не нужны, мои старые продержатся еще, а вот другим они нужнее», — вернул подарок.

Ради идеи себя не жалел, бывал постоянно на заводах и фабриках, ночевал часто на столе в клубе, где выступал допоздна. Уповал на школы для молодых. Его усилиями подобный Смольному в Петрограде, полуразрушенный Екатерининский институт благородных девиц с затопленными подвалами и дырявой кровлей превратился в Центральный дом коммунистического воспитания рабочей молодежи (в этом старинном здании сейчас — Культурный центр армии на Суворовской площади).

В воссозданных колонных залах происходили лекции, концерты, спектакли, комсомольские собрания. В спальнях воспитанниц жили беспризорные и бездомные. В классах обучались грамоте, учились, получали специальности полиграфистов и металлистов, инструкторов фабрично-заводского обучения. В одной из спален поселился Борис с белокурой женой Марией, они делили на двоих единственный свитер. Здесь у них родилась дочь.

В 25 лет, перейдя на партийную работу в Замоскворецкий райком, Борис в числе восьми членов и работников ЦК и МК комсомола подписал письмо в защиту «Нового курса» Льва Троцкого, стоявшего все еще на вершине власти. Так назывались его статья в «Правде» и вышедшая книга, где в приложении появилось письмо молодых сторонников вождя партии и Красной Армии. Казалось бы, ничего особенного, дискуссии происходили постоянно со дня основания партии. Но, расписываясь под текстом письма, Трейвас, сам того не зная, вынес суровый приговор себе и родным: жене, брату, сестре, ее мужу и племяннице…

Сводивший старые счеты с Троцким Сталин, как известно, обладал уникальной памятью и запомнил фамилии сторонников «Нового курса». Считал их троцкистами руководивший Москвой Каганович.

Судьба свела Бориса с Никитой Сергеевичем в Бауманском райкоме Москвы. Там Хрущев избирался первым секретарем, а Трейвас заведовал отделом. В книге «Хрущев вспоминает» я прочел: «Я знал Трейваса. Он был широко известен в 20-х годах как видный деятель комсомола. Это был умный, способный, порядочный человек. Я познакомился с ним в московской партийной организации, когда мы полгода вместе работали в Бауманском районе. Как-то раз Каганович отвел меня в сторону и предупредил, что в его политической биографии есть темное пятно. Он, кажется, принадлежал к так называемому «молодежному союзу девяноста трех», члены которого подписали декларацию в поддержку Троцкого».

Есть и другое высказывание Хрущева: «Сейчас, когда прошло столько лет, я должен сказать, что Трейвас очень хорошо работал, преданно, активно. Это был умный человек, я им был очень доволен…»

Несмотря на известное ему «темное пятно», он выдвинул «умного, способного, порядочного человека»» секретарем райкома в Тверской губернии. А спустя несколько лет благодаря ему Борис Трейвас возглавил Калужский район, входивший тогда в состав Московской области. Отсталый район за несколько лет вышел в лидеры, прославился урожаями пшеницы на земле.

В Калуге Борис и Мария растили дочь и двух сыновей. Там нашли дорогу к дому 81 на улице Брута. Они подружились с жившим в Калуге Циолковским, признанным к тому времени «отцом космонавтики», состоявшим в переписке с московскими энтузиастами во главе с конструктором Сергеем Королевым…

Всем чем могли, — врачами, лекарствами, машиной — помогали они болевшему Циолковскому. Последние дни перед кончиной Константина Эдуардовича Мария неотступно дежурила у его постели в хирургическом отделении Калужской железнодорожной больницы. Записывала каждую фразу и каждое слово, сказанное им тогда.

Секретарь райкома убедил Циолковского передать архив не Осоавиахиму, не председателю ВЦИК, как он было хотел. «Все свои труды по авиации, ракетоплаванию и межпланетным сообщениям передаю партии большевиков и Советской власти… Уверен, что они успешно закончат эти труды…» Так завещал Циолковский. В 78-й день рождения Константин Эдуардович получил телеграмму с грифом «срочно» и красной полосой от Сталина. Ответил ему: «Тронут Вашей теплой телеграммой. Чувствую, что сегодня не умру». Циолковского не стало 19 сентября 1935 года.

А два года спустя «темное пятно» в биографии Бориса Трейваса превратилось в смертоносную тучу. Цитирую Хрущева: «Когда Сталин предложил секретарям обкомов проинспектировать в Москве чекистские тюрьмы в своей области, я во время инспекционной поездки увидел в тюрьме Трейваса в 1937 году. Когда началась бойня, он не избежал ее. Трейвас говорит мне: «Товарищ Хрущев, разве я такой-сякой?» Я тут же обратился к Реденсу, начальнику ОГПУ Московской области (свояк Сталина, расстрелянный после посещения тюрьмы. — Л.К.). Он отвечает: «Товарищ Хрущев, они все так. Они все отрицают. Они все врут».

Что сказал Хрущев о нашем бывшем редакторе Борисе Трейвасе

Ни словом, ни делом не помог Хрущев «очень хорошему товарищу».

Когда Бориса арестовали, к его жене Марии пришла дочь Циолковского и передала сверток, серебряные ложки, золотую цепочку, семейные ценности со словами: «Возьмите от нас на память. Отец поступил бы так же».

Эту историю я узнал от Марии Софроновны, когда она вышла из «лагерей жен врагов народа».

В злосчастном 1937 году случилась еще одна трагедия в семье Трейваса.

После отставки Хрущева ко мне в редакцию пришла красивая женщина лет сорока пяти. По документам, показанным мне, явствовало: передо мной — Роза Хрущева, вдова Леонида Хрущева, стало быть, невестка смещенного главы партии и государства.

До войны она, молодая и красивая актриса, снималась в кино. Влюбилась в летчика Леонида Хрущева, вышла за него замуж. В загсе без проволочек их расписали. Невеста поменяла девичью фамилию и получила свидетельство о браке.

Отец застал влюбленных, обнимавшихся на диване.

— Роза, — представилась невестка.

— Как твоя фамилия, Роза?

— Моя фамилия Трейвас…

Хрущев опешил.

— Кем тебе приходится Трейвас, которого мы с Ежовым расстреляли?

— Это мой дядя…

Разорванное пополам брачное свидетельство полетело на пол. Роза подобрала клочки бумаги. Молодые ушли из Дома на набережной жить в комнату друга Леонида, летчика.

Там жили до тех пор, пока люди в форме НКВД не пришли за сыном Хрущева и не отправили его в Киев, где получил назначение его отец.

О былом напоминали разорванное брачное свидетельство, профсоюзный билет и диплом ГИТИС на имя Хрущевой. В ее паспорте я увидел другую фамилию.

После войны Роза Хрущева успешно выступала на эстраде. Ее приглашали на правительственные концерты в Кремле. В тот день, когда принимали китайского лидера, она неожиданно лицом к лицу столкнулась с Хрущевым. Он ее узнал и обрадовался:

— Ты Роза Трейвас?

Она, недолго думая, выпалила:

— Да, я Роза Хрущева, племянница Трейваса, которого вы с Ежовым расстреляли.

Роза поплатилась за дерзость. У нее учинили обыск, забрали паспорт и вернули с другой фамилией. Актрису уволили, никуда не приглашали, она осталась без средств к существованию. После падения Хрущева министр культуры Фурцева как-то устроила дважды сломанную судьбу женщины.

Прочитав мой очерк о Циолковском и Трейвасе, Роза пришла в редакцию и попросила телефон Марии Софроновны.

Единственную сохранившуюся серебряную ложку из подарка дочери Циолковского Мария Трейвас пронесла через тюрьмы, лагеря и передала музею ученого.

Источник: www.mk.ru