Кавказское поколение ЕГЭ

Опубликовано: 06.06.2023

Результаты завершившегося Единого госэкзамена – портрет нового Кавказа. Каков он?

Единый госэкзамен уже заканчивает свое шествие по стране. Хоть окончательные результаты еще и не подведены (предстоит «вторая волна» для тех, кто по объективным причинам не смог сдать экзамен вовремя; также работают конфликтные комиссии по рассмотрению апелляций), но выводы уже пора делать. Результаты ЕГЭ – это портрет поколения, которому всего через четыре года предстоит лечить, учить, строить, охранять…

Три пишем, два в уме

Можно представить шоковую реакцию, которую испытали граждане, узнавшие, что в разгар экзамена Рособрнадзор вдруг решил снизить пороговые баллы для выпускников нынешнего года. По русскому языку – с первоначально установленных 36 до 24, а по математике – с 24 до 20. Правда, многим оказалось лень уточнить, что же именно это означает. ЕГЭ, напомню, устроен по принципу «два в одном» – это выпускной экзамен для школ и вступительный для вузов. И для каждого экзамена установлено два пороговых балла: один – для получения аттестата о высшем образовании, а второй – для поступления в вузы.

Ребята, не получившие аттестат, возвращаются на повторное обучение в 11-й класс. А те, результаты которых оказались в «развилке» (12 баллов – для русского языка и 4 – для математики), могут поступать исключительно в учреждения среднего профессионального образования. Это техникумы и колледжи.

На прошлой неделе на пресс-конференции в ИТАР-ТАСС министр образования Дмитрий Ливанов объяснял журналистам, зачем пришлось экстренно снижать пороговый балл: «Чтобы мы действительно не вышли за тот процент не получивших аттестат, который сложился в последние годы, – это 1,5-2%. Опасения, что в наши высшие учебные заведения будут приходить абитуриенты, не подготовленные к освоению программ высшего образования, совершенно не обоснованы».

По словам Ливанова, процент не набравших пороговые баллы в целом по стране пока уточняется: а вот в прошлом году их было соответственно 21 тысяча в разрезе математики и 7 тысяч – русского языка. А вот любопытнее было бы узнать, сколько именно ребят оказались в статистической «вилке»: школу закончили, а в вуз идти нельзя. Провести аналогию с прошлым годом сложно, поскольку тогда «расщепленного» порогового балла не было: однако, судя по опубликованным цифрам, в эту категорию попали бы порядка 40-50 тысяч выпускников школ – считай, потенциальные студенты ссузов.

Калашников для студента

Как поведал журналистам Дмитрий Ливанов на пресс-конференции, в нынешнем году средние баллы по разным предметам снизились на 1,5-2%. Правда, министр связывает это с ужесточением требований к проведению экзамена, а вовсе не с ухудшением качества подготовки в российских школах. По поводу качества учебы, напротив, он высказался крайне оптимистично: мол, заметно растет доля ребят, которые хотят сдавать информатику и физику – те предметы, которые необходимы для поступления на инженерные специальности вузов.

Хотя, например, что касается республик Северного Кавказа, то традиционно одиннадцатиклассники здесь отдают предпочтение гуманитарным предметам. Например, в прошлом году в Чечне обществознание сдавали 88% детей, в Ингушетии – 82% (по России – 65%), а историю, соответственно, – 69% и 63% (по России – 22%). Это говорит о том, что здесь по-прежнему в фаворе «легкодоступное» образование – экономисты, финансисты, юристы…

Радость министра, конечно, понятна, но стоило бы обратить пристальное внимание именно на проблемные регионы, где о нововведениях Минобрнауки еще не слышали. Шутка ли, на две густонаселенные республики (в Чечне и Ингушетии проживает почти 2 млн. человек) есть всего шесть «светских» вузов и филиалов, где обучается всего 23 тысячи человек. (Помимо этого еще три религиозных – Курчалоевский исламский институт имени Ахмата Кадырова, Ингушский исламский университет имени Хаматхана Барзиева, Российский исламский университет имени Кунта-Хаджи.)

И это при том что, по данным Всероссийской переписи 2010 года, в Чечне средний возраст жителей составлял 27 лет, а в Ингушетии – 28 лет. Естественно, часть молодежи, которая не может продолжить учебу (в силу элементарного отсутствия учебных заведений), остается невостребованной. Другая часть сразу после школы уезжает в соседние регионы – чаще всего это Ставрополье, на территории которого сформировались своего рода «анклавы» из псевдовузов, где ребятам из соседних республик готовы предоставлять образование любого качества. Хотя нет, простите, образованием порой это назвать сложно – скорее, просто выдать диплом.

«Тюльпановая» революция Кавказа

«Есть некоторые студенты, которые приезжают учиться, но на самом деле фактически не учатся, а просто проживают в общежитии, занимают бюджетные места и по-хамски себя ведут», – говорит депутат Госдумы от Ставрополья Ольга Казакова.

Такую же позицию занимает замминистра регионального развития Валерий Гаевский (в прошлом губернатор Ставрополья): «Вузы превратились, по сути дела, в конторы по выдаче, извините, платных дипломов. Перекошен и рынок труда, и молодежь, по сути дела, не учится, начинает тусоваться».

Впрочем, речь идет не просто о том, чтобы «тусоваться». Избыток молодежи, которая не занимается продуктивной деятельностью (не работает, а учится чаще «для галочки») создает взрывоопасную ситуацию, которую еще в 1995 году американский социолог Грэхэм Фуллер описал под названием «youth bulge» (что дословно можно перевести как «молодежный пузырь»). Это социальный феномен, характерный для стран и регионов, переживающих демографический переход, к числу которых относится и Северный Кавказ.

Для «youth bulge» характерно искажение демографической пирамиды, приводящее и к социокультурному «сдвигу» в обществе – переизбыток незанятой молодежи (как правило, в возрасте 15-24 лет), которая из-за отсутствия постоянного заработка не имеет возможности создать семью, не имеет четких жизненных ориентиров и перспектив, является плодотворной средой для экстремистских умонастроений.

Сам Грэхэм Фуллер описывал такой феномен на примере исламских стран Ближнего Востока (включая Магриб); другие исследователи отмечали его в прочих странах с вооруженными конфликтами, начиная от Руанды и заканчивая Конго. Проявлялся он и на постсоветском пространстве: скажем, в постсоветских государствах Центральной Азии, что, по мнению Фуллера стало одной из причин гражданской войны в Таджикистане или «тюльпановой» революции в Киргизии.

Откройте доступ к Магрибу

Конечно, сравнивать ситуацию на Северном Кавказе с другими регионами, где социологи описывали вооруженные последствия «youth bulge», сложно. В государствах, которые западные исследователи относят к «дуге нестабильности» (она начинается от Андского региона Латинской Америки, проходит через Субсахару, Балканы, Ближний Восток, Кавказ и заканчивается в северной части Южной Азии), намного более выражены демографические искажения – в Йемене 65% населения имеют возраст младше 24 лет, в Саудовской Аравии и Ираке – 62%, в Алжире – 56%.

В то время как в регионах Северного Кавказа демографический переход уже в медианной стадии. «По мере завершения демографического перехода будет снижаться и конкуренция за ресурсы – причем как в самих республиках (там просто будет меньше молодежи), так и за их пределами. Думаю, демографический переход завершится лет через двадцать, и все это время мы будем наблюдать постепенное снижение конфликтного потенциала в регионе», – говорит руководитель направления «Политическая экономия и региональное развитие» Института экономической политики имени Егора Гайдара, кавказовед Ирина Стародубровская.

В регионах, входящих в «дугу нестабильности», заметно ниже и гуманитарный уровень: приведем данные исследователя Стивена Коэна, который подсчитал, что в сельских местностях Пакистана только половина детей имеют доступ к обучению в начальной школе, четверть – к средней школе и лишь 5% – к высшему образованию.

На этом фоне, конечно, демографические, миграционные и социогуманитарные проблемы Северного Кавказа могут показаться незначительными. Однако же статистика жертв, погибших в тлеющем уже двадцать лет вооруженном конфликте, говорит об обратном: замирение неблизко. Потому и федеральные власти уделяют такое большое внимание вопросам развития образования в СКФО, что иные оголтелые критики воспринимают с криками «Хватит кормить Кавказ!» Невдомек им, что строительство детсадов и школ – это залог стабильности не только СКФО, но и всей страны.

Неоднократно говорил об этом и вице-премьер Александр Хлопонин. Именно по его настоянию при разработке ФЦП «Юг России» упор был сделан именно на строительство объектов образования и здравоохранения. В ближайшие три года в округе будет возведено 57 школ на 32 тысячи мест, в том числе 32 школ (на 17,5 тысяч мест) – в Чечне и 14 (на 7800 мест) – в Дагестане. А вот строительство детсадов выделено в самостоятельную госпрограмму.

За партой – «синие воротнички»

Что касается высшего образования, то здесь государство вроде как бессильно опускает руки – это автономные учреждения, и ни о каком массовом строительстве институтов в Чечне или Ингушетии речи, конечно, вести нельзя. Но, на мой взгляд, государство должно заниматься в первую очередь повышением престижа среднего профессионального образования: по-простецки говоря, купить диплом токаря намного сложнее, нежели юриста. Политику Рособрнадзора, который за счет «расщепления» порогового балла для абитуриентов стимулирует молодежь направлять свои стопы именно в ссузы, стоит только приветствовать. Да и вообще, государство, кажется, впервые за многие годы начало пристально всматриваться в проблемы среднего профобразования: как уже писал КАВПОЛИТ в статье «Кавказский пролетариат», правительство распределило между регионами 1,1 млрд рублей на модернизацию техникумов. Северная Осетия получила 20 млн рублей, а Чечня – 15 миллионов. Впервые, кстати, за четыре года существования этой программы деньги пошли в кавказские республики.

Необходимо учитывать еще один фактор — миграционный. «Миграция из села в город молодых людей в поисках найти работу. Высокая концентрация маргинализированной молодежи в городскую среду может создать угрозу миру и стабильности в любой стране, но особенно в тех, которые недавно вышли из вооруженных конфликтов», – пишет американский конфликтолог Соммерс на примере гражданской войны в Руанде.

Но само по себе повышение образовательного уровня не приведет к снижению конфликтогенного потенциала, если не работают рынки труда. Поэтому для многих даже хорошо образованных молодых людей, желающих выбраться из бедности, единственной точкой приложения сил и становится участие в вооруженных группах. И в итоге повышения образованности населения приводит к прямо обратному эффекту, что тоже многократно описано социологами (скажем, на примере сингальских и тамильских ополченцев в Шри-Ланке). И потому не стоит удивляться, что в рядах подпольщиков находят и выпускников хороших вузов и даже кандидатов наук.

Но однозначно: развитие сети образовательных учреждений и борьба с «контрафактом» на этом рынке явно служит стабилизации ситуации на Северном Кавказе. Но идти она должна рука об руку с созданием новых рабочих мест, привлечением инвестиций, расширением спектра дистанционных форм обучения (например, вечерних школ для «синих воротничков»).