общественные новости

Образец для революции у россиян теперь не украинский Майдан, а египетский Тахрир. Дело не в том, кто приходит к власти, а в том, кто выходит на площадь

«Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро», — сказал бы Виктор Цой после вынесения приговора Алексею Навальному. Даже кремлёвские пропагандисты за день до решения суда предполагали, что срок российскому оппозиционеру дадут, скорее всего, условный. Это было логично: без какой-либо шумихи лишить Навального возможности избираться (согласно недавно принятому с подачи Путина закону, судимые по тяжким преступлениям лишаются права быть избранными). Но, увы, рациональность и прагматизм — понятия из устаревшего политического лексикона России. И устаревать они стали задолго до резонансного приговора. Точкой отсчёта, когда действия властей РФ становились всё более неадекватными, можно считать объявление Путина в сентябре 2011 года о «рокировке» с Дмитрием Медведевым.

«Сейчас многие говорят, что у России есть три выхода — Внуково, Домодедово и Шереметьево»

И если раньше у российской власти с народом был простой социальный контракт «мы воруем, но жить вам не мешаем, и вы не мешайте», то во времена Путина его оппонентам угрожала опасность. Речь идёт как о бизнесменах вроде Михаила Ходорковского, так и независимой прессе. Обычные граждане тогда не интересовали власть. И все понимали, что патриотические заклинания и истории про шпионов Госдепа — это кость, брошенная провинциальному электорату, а единственные ценности депутатов и чиновников оформлены в виде недвижимости в Лондоне и на Майами. Понимали, что политики, выстраивающиеся на Пасху в ряд со свечками, попросту отрабатывают имидж для домохозяек. В этом цинизме наблюдалась даже некая искренность. Мол, да, мы лицемерим, но никого не трогаем. А у вас есть Навальный. Он говорит и пишет всё что хочет, смотрите-ка — в стране полная демократия.

Но сегодняшний стареющий Путин — уже не циник и не прагматик. Он действует как классический параноик, человек со «сверхценными идеями», но далёкий от реальности. «Оттепель» во времена президентства Медведева трактовалась им не иначе как прогиб под Запад, а когда после фальсификаций выборов в стране начались массовые протесты, для Путина это было лишь очередным доказательством руки Госдепа США. Путин действительно верит в миллиарды долларов, переправляемые из Госдепа в российские некоммерческие организации в политических целях. И все законы последних месяцев — о цензуре в сети, о запрете усыновления иностранцами российских сирот, о запрете гей-пропаганды придумали не депутаты. Просто бывший офицер КГБ уверен, что Россия находится в разгаре идеологической войны с Западом, и американцы через сеть пытаются навязывать россиянам свои низменные ценности. Так же и Навальный для него — идеологически опасный иностранный агент.

Политическая элита не всегда приемлет мнение Путина. Дипломаты ропщут, что Барак Обама теперь может не приехать в Москву. Сергей Собянин на деле не хочет быть полностью нелегитимным мэром, избранным с фальсификациями. Но слова чиновничьей верхушки ничего не значат. Например, против закона о сиротах открыто выступал и глава МИД Сергей Лавров, и вице-премьер Ольга Голодец, и зампред правительства Аркадий Дворкович, но всё безрезультатно.

Безрезультатными до сих пор были и массовые протесты против власти. Но тут дело не только в цинизме Путина. Сейчас многие говорят, мол, у России есть три выхода — Внуково, Домодедово и Шереметьево. И один из них выбирают всё больше россиян. Но те, кто остаётся, становятся сильнее. После ареста Навального тысячи людей вышли на несогласованную с властями акцию протеста в центре Москвы. Несмотря на прямой запрет, люди преодолели важный психологический барьер и вышли к Кремлю. Предположение о том, что в случае окончательного ареста Навального протесты перерастут в мирную революцию, уже не кажется невероятным.

И образец для революции у россиян теперь не Майдан, а Тахрир, который показал, что дело не в том, кто приходит к власти, а в том, кто выходит на площадь. И если Навальный станет новым Путиным, то те же люди через год свергнут Навального. Египет — не исключение, а новое правило. В Киргизии Бакиев, в Грузии Саакашвили — как только эти революционные лидеры, по мнению приведших их к власти протестующих, взяли на себя лишние полномочия, тут же новые протесты заставили их покинуть посты.

Россия и Украина, шедшие в середине 2000-х в противоположные стороны, теперь всё ближе сходятся, догоняя белорусов. Похоже, нам придётся привыкнуть к мысли, что демократические институты не зарождаются сами по себе, они существуют, пока сотни тысяч людей готовы раз за разом отстаивать их на центральных площадях. Демократии без улицы не бывает. Демократия со времён Древней Греции всегда open air. И главная беда на этом пути — не диктаторы, а сограждане, которые отвечают: «Ну будет у нас свобода, ну и что? Чем это кончится?». Ответить можно лишь словами французского политика Алексиса де Токвиля: «Те, кто ищет в свободе что-либо иное, кроме неё самой, созданы для рабства».